9-го августа Дима (имя изменено) с женой и друзьями пошли в центр города. Когда мужчина убегал от взрывов и ОМОНа, сломал ногу и потерял из виду всех друзей. Из ближайшего магазина вызвал «скорую». Но вместо «скорой» приехал автозак. Дима оказался на Окрестина. Пять суток ходил босиком, а единственным лечением было — держать ногу под холодной водой. Потом еще двое суток он провел в ЛТП в Слуцке. Там — в день, когда его уже отпускали — даже сшили ему шлепанцы. И разрешили в них выйти на свободу. Дима думал, что все закончилось. Но нет. В поликлинике сначала плохо наложили гипс, потом — потеряли карточку. И оказалось, что сломалась не только нога — крепкая психика 37-летнего мужчины тоже не выдержала. Диме помогли ИМЕНА. Нашли врача, психолога. Реабилитация, возможно, будет долгой. Но Диму не оставят — ему будут помогать столько, сколько нужно. 

Если вы получили травмы во время мирных демонстраций и вам нужны лекарства, лечение, реабилитация, вы можете обратиться к нам. Для этого нужно заполнить заявку. 
Вы также можете позвонить на КРУГЛОСУТОЧНУЮ «горячую» линию по номеру +375 44 709-79-11 и вам подскажут, как получить юридическую, медицинскую или психологическую помощь.

Автозак вместо «скорой»

Девятого августа мы проголосовали, потом встретились с друзьями, посидели в ресторане в центре города. После решили узнать, что происходит, направились в сторону Стеллы. Туда стекалось много людей, все просто гуляли, стояли. Мы стояли на приличном расстоянии от Стеллы — на горке через дорогу. Потом люди начали бежать — ОМОН пошел на людей. Сначала мы убегали в одну сторону, потом — в другую. Когда я бежал, очень сильно подвернул ногу. Сланец порвался, я снял и выбросил обувь. 

Потом началась стрельба, полетели светошумовые гранаты, пустили газ какой-то. Вокруг дым, взрывы, крики, ОМОН хватал всех подряд, уже ничего нельзя было разобрать. Все кинулись врассыпную. В тот момент я потерял из виду жену. Упал в какие-то кусты, прижался к земле. Рядом лежали еще люди. Совсем близко стояли омоновцы, но они нас не заметили — было уже темно, мы вели себя очень тихо. 

Когда все более или менее утихло, я вышел и понял, что жену уже не найду. У нее остался мой телефон. У меня в кармане были только сигареты и немного денег. Я пошел в ближайший магазин. Еле доковылял — нога жутко болела, сильно опухла. Там попросил охранника вызвать мне скорую и стал ждать. 

Один из них как только увидел, что у меня опухшая нога, сразу дал по ней берцем. Боль адская. Но кричать нельзя, иначе будут бить сильнее

Через 15 минут охранник назвал мои имя и фамилию, сказал, приехали ко мне. Я выхожу, стоит автозак, омоновец говорит: «Заходи». Я ему: «Я „скорую“ жду, ногу перебил сильно». Он: «Мы в курсе, заходи». Я понимаю, что уже никуда не денусь. Убежать я не могу — я еле хожу. Говорю: «Ну, вы хоть предупредите „скорую“, чтобы не ехали за мной». Он спокойно ответил: «Все уже в курсе». Не знаю, как так вышло. Потом мне рассказывали, что вызовы «скорой» в том районе перехватывала милиция. Это же недалеко от Стеллы было. Не знаю, правда ли. 

Меня посадили, омоновец сел напротив, стал раздеваться. Я говорю: «Будешь меня бить?». Он сказал, что пальцем не тронет. И правда, просто ехали. Потом меня пересадили в другой автозак со словами: «Аккуратно с ним, у него нога болит». Потом со второго меня пересадили в третий автозак. Там тоже было нормально, только очень тесно: он рассчитан на 10 человек, а нас там было человек 40. Я заходил последним.  

Окрестина

Нас привезли на место. Каждого хватали, голову вниз, руки за плечи, бегом к стене. Все эти люди были в масках, у них у всех были перевернутые погоны. Я говорю, нога болит — они бьют по этой ноге дубинками. Били и других, обращались как с животными. Сердце колотилось бешено. 

Во дворе ждали четыре часа. Все это время стояли на коленях, голова в землю, руки сзади. Шевелиться, смотреть в сторону, говорить нельзя — сразу бьют. Били и без повода. 

У меня была белая ленточка на руке. Как только ее увидел один из них, стал бить. Потом мне удалось ее сорвать и выбросить, иначе не знаю, в каком состоянии я бы был сейчас. 

Там есть звонок. Сказали звонить только, когда пожар либо кто-то умер

Один из них как только увидел, что у меня опухшая нога, сразу дал по ней берцем. Боль адская. Но кричать нельзя, иначе будут бить сильнее. Хотя все равно били по ноге: дубинками, берцами, ногами, им без разницы. Мне было очень больно стоять так долго на коленях, я попробовал ногу поставить чуть по-другому. Один из них это увидел, схватил меня, поставил на растяжку. Это когда ноги максимально широко, руки вверх. Так стало намного больнее. Не знаю, как, но я стоял. Там перетерпишь все, лишь бы не били. 

Потом нас стали вызывать внутрь помещения. Снова голова вниз, руки за спину, бегом.  Я говорю: «Я не могу бежать». Они «быстрее, животные, конченые, мразь» и лупят. Я говорю — не могу. Они меня вдвоем хватают, я падаю, они меня бьют, поднимают, бежим, заталкивают помещение, с ноги бьют. 

Там забрали наши личные вещи. У меня их было немного: сигареты и деньги, шнурок из шорт еще достали. 

Камера

Повели в камеру. Камера у нас была на четыре человека, нас было 13. Сидим. Первые сутки в камере почти все молчали. Я пытался понять, что вообще случилось. Вот я был в ресторане, гулял с женой и друзьями, а потом какие-то взрывы, меня схватили, куда-то привезли, бьют, нога болит адски, опухла. Что такое? Война началась? Где я? Я тут буду сидеть годы? Где моя жена? Что с ней? 

День помолчали, потом потихоньку стали общаться. В камере были нормальные ребята, разные. Кто в баре работает, кто айтишник, кто вагоны ремонтирует. Всех по-разному забрали, многих вообще случайно: из машины вытащили, из магазина, с мотоцикла сняли. Один парень приехал в ЛТП забрать родственника, а его достали из машины и забрали. Был с нами совсем ребенок, 2000 года рождения. Мне — 37 лет, я жизнь уже видел, и то сложно было, а этот мальчик — ему как? 

В любой момент могли заглянуть в глазок. Все должны были сразу построиться, руки за спину, смотреть в стену. Ночь это, день это, неважно

Состояния менялись. Режим «выжить» сменил страх, чтобы не били. Наша камера была на первом этаже, мимо нее всех вели. Я слышал все эти крики. Стонали и кричали мужчины, в основном по ночам. И эти все — матами. Все через маты, одни маты. Откуда у них столько ненависти, не понимаю. Где они ее взяли. Когда слышишь женские крики, вообще невозможно. И они на женщин: «ты, шлюха, алкашка, конченая, мразь». 

Нам повезло, нас не били больше. Ну, мы и поводов не давали. Там есть звонок. Сказали звонить только, когда пожар либо кто-то умер. Не стучать, не трогать никого. Иначе — все. Мы не трогали. Потом мне рассказывали: кто-то просил еды, отметелили всех. Кто-то просил «скорую», его тоже отметелили.

Моя опухшая нога болела страшно, но я терпел. Когда становилось вообще невыносимо, шел к умывальнику, ее под холодную воду подставлял, легчало. Был в камере «друг по несчастью», ему еще меньше повезло — у него обе ноги были повреждены, опухли, болели. В какой-то момент он стал кричать, что теряет сознание. Мы стали стучать, просить врача. Нам ответили: «Постучите еще раз, вылечим тут всех». Больше не стучали: взяли его байку, мочили холодной водой, ставили такие компрессы. Ему чуть полегчало. Мы с ним поддерживали друг друга до конца. Надеюсь, он запомнил, как меня зовут и найдет меня. Потому что я не запомнил ни одного имени, не говоря уже про фамилии. 

Нас не кормили вообще три дня. Я не особо хотел есть, пил воду, хоть она была страшно вонючая. Были ребята, которые говорили, что голодные. На второй день мы спросили про еду. Они стали издеваться: «Заказывайте. Вам пиццу или гамбургеры? Сейчас позвоню Тихановской, привезет». На третий день нам дали шесть буханок хлеба, каши и холодный чай. Этот хлеб — кирпичами, безвкусный — показался мне самой лучшей едой в мире. Четыре буханки мы съели, а две оставили на «черный день». 

И не зря оставили. На следующий день к нам привели еще 10 человек. Они рассказали, что двое суток провели в «загоне» под открытым небом, их там было 90. Абсолютно голые. Наша камера, где есть вода и туалет, для них показалась раем. У них этого не было, а когда просили воду, их просто обливали холодной водой. По ночам им было холодно, они обнимали друг друга, чтобы не замерзнуть. Потом пошел дождь, их распределили по камерам. Мы дали им тот хлеб, который отложили. 

Когда выходили из автозака, эти парни, что нас везли, сказали: «Держитесь ребята. Извините»

Нас стало 23. Дышать стало нечем, воздуха не было. Вонь была жуткая. Туалет — там же. Все время хотелось спать, вытянуться во весь рост. Но это было невозможно. В любой момент могли заглянуть в глазок. Как только открывается глазок, все должны были сразу построиться, руки за спину, смотреть в стену. Ночь это, день это, неважно. Физически было невозможно нормально лечь. По четыре человека сидя, дремали на кроватях, на скамейках и полу. Из коридора доносились стоны, крики — невозможно было уснуть. 

Но для меня самым тяжелым было ожидание. Сначала мы подумали, что нас выпустят через сутки. Ты ждешь, когда эти сутки пройдут. Прошли, не выпустили. Вторые сутки, третьи. Все время смотришь на щель под дверью, как только видишь приближающуюся тень, думаешь, что это идут тебя выпускать. Но нет. Мы не понимали, почему нас держат. 

Суд

На четвертый день был суд. Даже обрадовались. Думали, вот теперь выпустят.  Ну, дадут какой штраф — пусть и 700-800 рублей — готовы были платить, только выпустите. 

На суд вызывали по очереди. Опять бегом, руки за спину, голова вниз. Приходишь, там сидит судья. Подходишь к столу, за тобой стоят двое. Нельзя никуда смотреть, в землю смотри. Дело уже на каждого есть. Галочками помечено, где расписаться. Были люди, которые просили ознакомиться с тем, что там написано — их били. Тех, кто просил адвоката, тоже били. Судья мне: «Вы согласны?». Говорю: «Да, куда я денусь, конечно, согласен».

Вообще нельзя было говорить, что тебя тут били. Никто ничего тут не делал. Иначе будут еще сильнее бить

Я понятия не имел, с чем я согласен. Успел прочитать, где и во сколько меня задержали. Вообще не совпадало с правдой. Было там два свидетеля, которые якобы присутствовали при моем задержании — они были свидетелями у всех, кого судили вместе со мной. Дали ручку, расписался быстро в нескольких местах, куда мне указали. Все, опять бежишь к стене. 

Судья давала кому 10 суток, кому 12, кому 25. Посмотрела на мою ногу — нога была опухшая — и дала мне 15 суток. Может, с расчетом, что через 15 суток нога пройдет. 

Опять в камеру, опять сидим. 15 суток. Все. Тут уже все. За что? С чего она берет эти сутки? Как можно вытерпеть тут 15 суток? Настроение тогда было никакое. 

Слуцк

Пять суток я провел на Окрестина. На шестой день нас всех вывели из камеры. Опять бегом в автозак. Мы с моим товарищем по несчастью — с переломанными ногами — вдвоем последние шли: я хромал, он хромал. У меня пару раз спросили, почему босиком, что с ногой. Этот вопрос задавали там часто. Ну, нога выглядела страшно, невозможно было не заметить. Я говорил, что вывернул ногу, обувь потерял. Мол, сам виноват. Обязательно только так. Про то, что по ноге били, нельзя было говорить. Вообще нельзя было говорить, что тебя тут били. Никто ничего тут не делал. Иначе будут еще сильнее бить.

Потом нас загрузили в автозак, надели наручники. Люди в автозаке посмотрели на мою ногу, увидели, что стоять не могу, посадили. 

Я смог в окошко увидеть, что происходит возле Окрестина. Эти пять суток мы слышали крики: «Спасибо», слышали, как выкрикивали время. Это поддерживало. Но я думал, что там человек 10-15. Вообще не знал, что происходит. А когда увидел сотни людей, дрожь по телу пошла. Это была такая мощная поддержка. Я впервые почувствовал радость. Я же думал, что все уже утихло. Или что всех посадили, вообще всех. А тут — столько людей.  

Среди криков возле Окрестина я услышал: «Дима!». Мне показалось, что это голос моей жены. Радость такая была, что она здесь. Но нас там ехало три Димы, моему тезке тоже показалось, что это его жена кричит. Потом мне моя Аня сказала, что она была там, она кричала.

На следующий день нам дали постельное, кормили три раза, не били! Так было радостно!

В автозаке с нами хорошо обращались. Мы спросили: «Что с нами будут делать? Нас опять будут бить?». Сказали, что никто нас не тронет. Спросили, кто кем работает, кто где служил. Когда выходили, эти парни, что нас везли, сказали: «Держитесь ребята. Извините». 

Потом нас построили, сказали не смотреть по сторонам, только в землю. Покрикивали, но не били. Нас осмотрели. Спрашивали, какие жалобы. Я сказал, что сломана нога. Они посмотрели, покрутили, попрыскали чем-то, наложили повязку, сказали: «Ничего страшного».

Завели в большое помещение, там стояло 250 кроватей. У каждого была своя кровать. Сказали, что спать можно после 22.00, но если кто хочет, ложитесь. Вообще там было офигенно. Мы помылись, была горячая вода. На следующий день нам дали постельное, кормили три раза, не били! Так было радостно!

Потом привезли какую-то одежду. Я взял себе рубашку — так теплее. Все это время я проходил в легкой майке и спортивных шортах. Один из моих сокамерников все это время был просто в трусах, еще один — с голым торсом. В последний день мне принесли шлепанцы. Сшили их прямо там, специально для меня. 

Потом нас опять всех построили, стали зачитывать фамилии, долго-долго это длилось.  Опять сказали что-то подписать со словами: «Подписывайте, мне надо вас выпустить». Я не знаю, что я подписал. Мы говорим: «Объясните, что это за статья». Он говорит: «Я не помню. В интернете почитаете. Тут интернет плохо ловит». Два человека при мне не подписали, их отвели назад. 

А потом открыли большие ворота — выпустили. Я снова увидел много-много людей, которые ждали нас у выхода. Предлагали чай, воду, бутерброды, сигареты, подвезти. Снова почувствовал такой невообразимый подъем, поддержку людей. Моя Аня была там, сразу меня нашла, подбежала ко мне, мы обнялись. И поехали домой. 

Дома

На следующий день я пошел в поликлинику. Мне сделали рентген — нога сломана, наложили гипс. Говорят: «Как вы ходите?». Я ответил, что я не только ходил, но и бегал. Потом волонтеры помогли составить жалобу на тех людей, кто меня бил. Побои не снимал — их не видно. Если что-то и было, то за неделю, которую я провел там, все уже сошло. С работой все нормально. Я торгую на рынке, меня заменяли коллеги. 

Потом мне позвонила журналистка ИМЕН — нашла меня через общих знакомых. Попросила интервью, рассказала, что ИМЕНА помогают таким, как я. Сначала я отказался от помощи. Все ж нормально, на ноге — гипс, я — дома. 

Но чувствовал, что что-то не то. Я боялся. Боялся выходить на улицу. Только выйду, оглядываюсь, дергаюсь. Я не понимаю, за что я расписался. Там могло быть, что угодно написано. Может, какое уголовное дело. Может, за мной еще придут. Я не знаю, чего ждать. Я понял: психологически меня убили сразу, а потом на Окрестина добили. 

Спать не мог. Ходил, ходил, чтобы как-то расслабиться. Чтобы уснуть, пил немного  спиртного. На третью ночь шел дождь. Мне казалось, что тысячи людей стоят под окном и кричат что-то. Что это не молнии за окном, а кто-то бросает светошумовые гранаты, что это не гром, а взрывы. Я реально слышал крики людей, я видел эти взрывы. Хотя головой понимал, что это просто гроза. 

Хорошо, что нас не бросили люди

Через день я пришел в поликлинику и узнал, что мою карточку потеряли. Я напрягся. Пару дней назад я был здесь, а теперь вдруг потеряли карточку. Позвонил журналистке, сказал, что согласен на помощь. В поликлинику больше не пошел. 

Через пару часов мне позвонили волонтеры из ИМЕН, записали к врачу в Лодэ, направили к психологу. Все сделали, сказали, куда и во сколько приходить. В Лодэ гипс переложили, сказали, что в поликлинике мне его плохо сделали. Еще шесть недель буду ходить, потом реабилитация. Волонтеры на прием к врачу меня запишут, будут помогать и потом. 

Я встретился с психологом. Она мне выписала два вида таблеток. Одни — чтобы я спал, вторые — чтобы успокоить нервную систему. Пока пью те, что для сна. Уже намного лучше себя чувствую. Надеюсь, справлюсь без вторых таблеток. Если нет — пойду к психологу опять. 

Хорошо, что нас не бросили люди. Я волнуюсь, что дальше будет, но поддержка помогает. 

Помощь

ИМЕНА будут помогать пострадавшим и сопровождать их все время, пока будет необходима помощь.

Если вы или ваши близкие пострадали во время мирных демонстраций, обращайтесь к нам и заполняйте заявку на помощь здесь. ИМЕНА поддержат вас не только с лечением и реабилитацией, но и организуют психологические и юридические консультации.